ЛЮДМИЛА РТИЩЕВА

ДВА НИКОЛАЯ

Начнем с моих дедов по материнской и по отцовской линии. Дед по отцу. Всего-навсего знаю, что звали его Николаем Ртищевым. А у бабушки – даже имени не знаю. Знаю только, что они жили в селе Капышовка Тагайского уезда Симбирской губернии и были бедными. По причине того, что у них было мало сыновей – в основном дочери. А при капитализме женщины ничего не имели, кроме своих рук. Сыновей у деда было всего двое. Мой отец, последний рожденный, и еще один, лет на шесть постарше его. В деда, видимо, пошел и мой дядя, Александр Николаевич – у него тоже только один был мальчик, последний, а остальные – девочки, поэтому он не мог капитал наживать. Но он выучился кузнечному делу и за неделю зарабатывал столько, что можно было купить корову. Но так как земли у него было очень мало – на хлеб рассчитывать не приходилось. К тому же он пристрастился играть в орла. Но игрок, видимо был никудышный и все, что зарабатывал за неделю (а его рассчитывали каждую неделю) он проигрывал. А те с выигрыша ему давали, чтобы горе свое залить. Он заливал, а потом возмещал все на близких, в основном на жене. Да и жена у него была не подарок: по дому ничего не делала - то ли не хотела, то ли не умела... Но это все я знаю только по рассказам, а самого дядю и жену его никогда не видел.
О родителях моей матери я больше знаю. Мой дед по материнской линии жил в соседнем с Капышовкой селе Сиуч Тагайского уезда Симбирской губернии. Его тоже звали Николаем. Он был старостой села, хотя ростом он был ниже среднего и кривой, но, видимо, очень смышленый и дела свои знал хорошо… Другой его особенностью была глубокая религиозность. Жена его была женщиной красивой, но своеобразной, как говорится «немного с приветом». И как только у жены начинался приступ – он украдкой от нее начинал читать молитвы. И она, видимо, чувствуя это, говорила, чтобы он прекратил, правда, выражалась по-другому.
Помню, мать рассказывала мне один интересный случай из своего детства. Было ей тогда 15 лет. Как-то в пору сенокоса случился в селе пожар. И она, будучи дома одна, спасая имущество, вытащила во двор сундук и сняла новые ворота. Пожар до их дома не дошел – его вовремя заметили и потушили (село было дружное). А когда отец вернулся и увидел стоящий во дворе сундук и снятые ворота, он сказал: «Ну-ка, доченька, давай повесим на место ворота!». Какое там! Она и угол приподнять не могла! А уж тем более сундук, который был очень большой.
Другой случай, подтверждающий, что село было дружным, в чем, наверное, была заслуга и деда. В соседнем селе появились конокрады. Однажды они увели лошадь. Староста собрал мужиков посильнее, и поехали в это село. Там много не говорили, предупредили только старосту и местных мужиков: «Если вы к нам сунетесь – пеняйте на себя». Сказали – и уехали.
А возвратившись, договорились, что еженощно будут дежурить по два человека. Дежурили они недели две или три. И однажды увидели, как подъезжают к селу две подводы. Дежурившие быстренько все дворы обежали. И все собрались – кто с колом, кто с вилами, кто с топором. Дали конокрадам заехать в село, посмотрели, куда поедут дальше. Те пошарили по конюшням, вывели две лошади, привязали к телегам и только стали выезжать – тут их со всех сторон и окружили. Но ни кольями, ни вилами, ни топорами их не трогали. А просто по два здоровых мужика на каждого стащили их с подвод и посадили на твердую землю разка по два – по три нижним местом, связали, погрузили на подводы, привязали к рукам вожжи и пустили. И после этого до самой революции у них в селе не было никаких конокрадов. А те, по слухам, кто через месяц, кто через полгода, кто через сколько – все померли.

К содержанию

РОДИТЕЛИ

Отца я смутно помню. Шести лет приехал к нему сюда, в Ульяновск. А в мои девять нас троих – меня, отца и старшую сестру Татьяну увезли в больницу с сыпным тифом. И он эту болезнь не перенес, помер. В возрасте 51 года. Все, что я знаю о семье – рассказала моя мать. И частично – мой старший брат Александр (он был рожден в 1913 году и многое помнил), но, к сожалению, я мало с ним разговаривал на эту тему.
Дед, после неудачной женитьбы старшего сына, решил для младшего взять невесту не в своей деревне, а на стороне. Это и была моя мать, Евдокия Николаевна, которая по всем статьям подходила. Во-первых, она была из семьи зажиточной. Во-вторых, она была привлекательной. А, в-третьих, домовитая очень была. Не знаю, от матери ли своей она научилась, или от отца, который рано овдовев, один воспитывал дочь, но все женские дела и крестьянские дела она знала отлично – ухаживать за скотиной, убирать, воспитывать детей...
Когда они поженились, было ей 16 лет (она родилась в 1891 году). А отцу моему – 20 лет (он – с 1887-го). Через год у них родился первенец Иван, но как только мать отняла его от груди, он помер. Почему – она и сама не знала. Жила она тогда в семье мужа, а жили они бедно, голодно…
В это время отца призвали на действительную службу. Он служил в Ташкенте, где ему оказался не климат и чуть живого его отвезли в Москву. Там он встал на ноги и был переведен в Казань. Это было в 1912 году. Мать ездила к нему туда. А в 1913-м родился мой старший брат Александр.
С началом Первой мировой войны и моего отца, и его старшего брата призвали в действующую армию. Николая – в пехоту, на Западный фронт, а отца – артиллеристом, на Кавказ. И тот, и другой участвовали в боевых действиях. Участвовал в боях отец, видимо, прилично, так как у него было несколько наград, в том числе Георгиевский крест. Вместе с этими наградами он получил дворянство, много денег единовременно и право на постоянные выплаты.
Возвратившись с фронта, отец отделился – выстроил в Капышовке большой пятистенный дом, хороший двор, приобрел скотину. Была у него лошадь (мерин), корова, овец штук шесть, куры. Так что и мясо, и молоко, и яйца, и шерсть – все было свое.
Старший же его брат получил только то, что там отучили его от пьянства и от игры. А также на фронте он вступил в коммунистическую партию. И возвратившись, возглавил в деревне комитет бедноты.
В 1918 году родился Андрей. Дед тогда уже стоял крепко на ногах. В 1920-от родилась Анна. А в двадцать первом был в Поволжье голод, и она не выжила. Следующей родилась Татьяна – в двадцать четвертом году, в начале. Тогда никаких катаклизмов не было, и она выжила. А вот следующий ребенок, Алексей, родившийся в 1926 году, тоже прожил всего два года. В это время уже пошли разговоры о раскулачивании и о вступлении в колхозы. Отец не вступил в колхоз и его отправили на лесоразработки. Вот в это время Алексей и помер.
Лесозаготовки были недалеко от села, ходили туда пешком по двое. Отец был самым молодым, но называли его «дядей» – такой бородой он обрастал за неделю. В жизни он бороду не носил – только усы. Отец был выше среднего роста – под метр девяносто, широк в плечах. В деревне отец участвовал в кулачных боях. А кроме него из родни в кулачных боях участвовал еще зять деда – Андрей Леонтьевич. Он был еще сильнее отца и мог кулаком сбить с ног лошадь. В боях он всегда выжидал – вступал только, когда наших начинали теснить. Но стоило ему вступить, те сразу убегали – он ведь мог покалечить, а то и убить. Но он не делал этого.
Возвращусь к нашей семье. В 1928 году родился Федор, в 1930-ом – я, а в 1932-ом – Иван, то есть Иваном начали, Иваном и закончили. Он тоже умер. Это было время вступления в колхозы. Отец мой так в колхоз и не ступил. Землю у него отобрали, и ему ничего не оставалась, как уехать из села.