Последний паром
Предкам моим
Ртищевым – Евдокимовым
И Журихиным посвящаю...
1
В трамвай полуденный, ленивый
И в этот час полупустой
Вновь сяду я неторопливо
И вновь на остановке той
Сойду,
Направлю шаг упругий
На перекресток трех дорог,
Где жестяной кораблик – флюгер
Лениво ловит ветерок;
Где ясно слышится дыхание
Неторопливых волжских волн,
Как будто тонкими духами
Нагретый воздух освежен.
И здесь берет свое начало
Тот спуск,
Что, убыстряя шаг,
Внезапно выведет к причалу;
Но прежде,
Как заправский маг,
На вираже ступенек стертых,
Что облегчают спуск крутой,
Вдруг явит панораму порта
С его привычной суетой.
***
Всегда так было –
Я все помню, помню!
И по привычке прихожу сюда.
Но ждет меня
Почти безмолвный полдень.
И ждет меня
Бесшумная вода.
Здесь мне никто
Не помешает думать.
Теперь здесь просто некому мешать.
Пустые палубы,
Пустые трюмы…
И на причале ни одна душа
Не ждет,
Когда же теплоход причалит
Или отчалит –
Это все равно.
Здесь все давно
Подернуто печалью.
И все здесь обезлюдело давно.
Хотя и навигация в разгаре –
До ледостава несколько недель,
А целый флот речной теперь в прогаре –
Внезапно оказался не у дел!
Да что там флот,
Коль вся страна в разоре!
Кого винить нам-
Дедов иль отцов?
Или себя?
Ты был ли прав, Григорий?
Мой дед,
Мой свет,
Мой крест, в конце концов.
***
...Как помню себя –
Так же помню и Волгу.
Такой вот широкой
/Не знала иной/.
Я помню,
Как в детстве бродила подолгу,
Где дамба стоит
Крепостною стеной,
Стараясь представить,
Как было здесь раньше,
Когда еще Волга
Считалась рекой.
...Идет гимназистик
В фуражке и с ранцем,
А следом за ним-
Мещанин слободской.
Наверно, собрался
К заутрене в церковь…
Надел на себя
Свой наряд дорогой…
Тогда из – за Волги
Добраться до центра –
Как будто бы выехать
В город другой.
Всего три версты-
Добежал бы вслепую,
Да где там –
Коль вечной преградой вода!
Хоть мост был построен
Еще в Мировую,
Но шли по нему
Лишь одни поезда.
А тот,
Что возил на патронный рабочих,
Всегда возвращался
Из центра к пяти.
Успеешь – так сядешь,
Не сядешь – как хочешь,
Ищи через Волгу
Другие пути.
Зимой на санях
/У кого они были/,
А летом – на лодке.
А если с добром –
Лошадкой, телегой
Иль автомобилем –
Так те торопились
На Волжский паром.
В воскресные дни
Он пыхтел от натуги.
Еще от росы
Не просохла трава,
А жители сел
Всей заволжской округи
Товар уж везли
На базар продавать.
Весь в запахах меда
И рыбьего жира,
Он шумно катился
По волжским волнам.
А в будни был тих,
Как его пассажиры,
Что ехали в город
По разным делам.
...Где пристань была –
Там давно нет и следа.
Там Волга,
И близко там берега нет.
А старый паром
Сделал рейс свой последний
В тот год,
Когда я появилась на свет.
Той Волги /до ГЭС/
Я уже не застала.
Ее острова,
Заливные луга,
Протоки,
Ложбины в кустах краснотала
И желтого сена большие стога –
Где это?..
...В Часовне,
Рабочей слободке,
Пестрит
От сатиновых красных рубах.
Здесь возле домов
Опрокинуты лодки,
А каждый мальчишка –
Пловец и рыбак.
А дым над слободкой –
То сладок, то горек.
А волжские ветры
Вкусны и свежи…
Сюда и приехал
Мой Ртищев Григорий.
И здесь под водою
В земле он лежит.
Здесь все под водою.
Чья воля чужая
Лишила вас дома, земли, красоты?..
Бесснежный февраль
Иногда обнажает
Полоску земли,
Где стояли кресты.
2
...Мундир офицерский
Подальше запрятав,
Григорий трудился
С темна до темна.
Какая его ожидала оплата?
«Народная» власть
Расплатилась сполна.
Родительский край
Оказался вдруг тесен.
Посмел быть небедным –
Твоя же беда!
Но дед мой
Не стал дожидаться репрессий –
Оставив хозяйство,
Ушел навсегда.
В Симбирск захватил он
Большое богатство:
Жену да детишек,
Да книжек сундук.
Судьба уж давно
Отучила пугаться,
Тем более –
Тратиться на ерунду.
Потратил на главное
Силы, здоровье –
Ютясь по коморкам,
Детей подымал
Не так бы трудился –
Не харкал бы кровью…
Но младшенький Леша
Был уж очень мал.
И Танечке с Феденькой
Рано работать.
Андрюша –
Учителем стать захотел.
У Дуни, жены, –
Тож сплошные заботы:
Бельишко в корыте,
Обед на плите.
А старший-
Давно уж семье не опора –
В семнадцать
Уехал на Дальний Восток.
Когда вербовался,
Надеялся – скоро
Вернется домой,
А когда срок истек,
Задумал сыграть он
На деньги в картишки.
И было пять сотен.
Поставил все пять.
А ловкий игрок
Его мигом обчистил.
Да так,
Что пришлось вербоваться опять.
Еще один срок
Пролетел незаметно.
Теперь он и тратить
Не стал ничего.
Но, видно, помечен
Был черною метой-
В дороге обчистили
Снова его.
А тут
Проверяют как раз документы.
А паспорта нет,
Как часов и сумы.
Какие
Могли быть тогда аргументы?
Спасибо –
Отделался годом тюрьмы.
Шел тридцать девятый.
Точнее нет даты.
Десяток годок
Шел отцу моему…
Андрея весной
Забирали в солдаты.
Тогда же Александра
Сажали в тюрьму.
А в марте
Григорий, Танюша да Леша
Свалились в тифу.
Как дорога бела!
Алеша запомнил
Лишь сани да лошадь.
Когда же очнулся-
Сирень отцвела.
И не было больше отца.
Наломался
На тяжких работах.
А был богатырь!
Ему б передышки
Хоть самую малость,
Но рты его деток –
Не лишние рты…
Что видел в Симбирске
Родной мой Григорий?
Работа в пекарне,
Усталость, болезнь.
Работа да голод.
Работа да горе.
Но все же в политику
Он не полез.
Наверное, Все понимал он прекрасно.
Но принял ту жизнь.
И страну не менял.
И сына готовил
Для Армии Красной,
И сына взрастил он
Отцом для меня.
***
Отец мой
В семье был последним ребенком.
Последышам
Больше заботы всегда.
Их балую чаще,
Буквально с пеленок.
Так было б и с Лешей,
Когда б не беда.
Как умер отец-
Жизнь как будто сломалась.
Так лошадь с разбега
Встает на дыбы,
Чтоб сбросить жокея,
Как лишнюю малость…
Отвергнутый Дуней,
Хозяин избы
Вдовицу с детишками
Выгнал из дома.
Все четверо
Жили тогда во дворе.
А в августе
Небо ночное бездонно.
И листья травы
Поутру в серебре.
Но были сильны еще
Военкоматы.
– Плохие тылы –
Затаившийся враг! –
Так Дуне сказали.
И дядя усатый
Семью поселил
В деревянный барак.
Прекрасная комната
Метров семнадцать.
В ней есть, где побегать,
И есть, где прилечь.
За ширмою
Можно вполне заниматься –
Там стол, да сундук,
Да огромная печь.
Теперь только жить.
Поджидать старших братьев.
Писать на заздравице
Их имена…
Но вместе семье
Никогда не собраться –
По-своему
Все посчитала война.
***
Убит, похоронен…
И место, и дата –
Слова похоронки
До боли скупы…
Для Родины
Больше не стало солдата,
Для матери…
Знает Господь,
Да попы
О том,
Сколько было свечей поминальных
По душу Андрея
В церквах сожжено…
Есть в центре Часовни
Стена с именами
Погибших.
И есть в этом списке одно,
Что матери было
Дороже всех в мире:
Андрей Евдокимов.
Заложник войны.
Ведь было ему
Только двадцать четыре…
И было больше двух лет –
До победной весны…
3
Отца моей мамы
Я тоже не знала.
Но бабка
Водила меня по Тверской.
Там, в центре столицы,
Семья занимала
Хорошую комнату –
Все под рукой.
Там дед мой столярничал.
Краснодеревщик
Сергей был отменный.
А деньги не шли…
Подумывал даже
Вернуться в деревню,
Но как там с семьею
Прожить без земли?
Вот так вот и жили,
Судьбину ругая.
Лишь в праздник
На сале лепешки пекли.
В столице всегда
Жизнь была дорогая…
В тридцатом
Семья переехала в Клин.
Я часто бывала
На родине мамы.
Мои впечатленья
И нынче свежи:
Что летом там сыро –
Дожди и туманы.
И редко от зноя
Там воздух дрожит.
Две тетки мои
Там теперь проживают.
В свой город
По брони вернулись они.
И бабушка Поля,
Покуда живая,
Нередко годами
Гостила у них.
Все больше у Нади.
Там дом возле церкви.
/А бабушка набожна очень была/.
К тому же удобно,
Что комната в центре,
Да им, несемейным,
Ничуть не мала.
Но если уж в гости
И мы к ним приедем…
Я помню,
Как бабушка Поля всегда
Пугалась,
Что мы помешаем соседям…
/Квартира была
Коммунальной тогда/.
Квартир в этом доме –
Собьешься со счета!
Была еще почта.
И даже музей.
А мне интереснее
Было в «хрущевке» -
У тетушки Шуры,
Сестер и друзей.
Там дом рядом с прудом.
А дальше – часовня.
И кладбище старое
Возле нее.
В часовне остались
Замки да засовы,
А в небо сквозь крышу
Летит воронье.
Уж сколько минуло,
Но помню ту робость,
С которой ходила
Я между крестов.
Пытаясь прочесть
Имена на надгробьях,
Давно уж пустых,
Без венков и цветов.
Знать, некому помнить…
***
Как рана сквозная
Болит моя память
О боли земной.
Понять не дано мне,
Откуда я знаю
И помню ту жизнь,
Что не прожита мной…
Минуя
Больших магазинов витрины
И город
По слепку других городов,
Я часто ходила
В район тот старинный,
С цепочкою красных
Торговых рядов.
Таким
Его видела мама, наверно,
С тех пор
Не нарушено здесь ничего
Все тот же с фонтаном
Ухоженный скверик,
И с гипсовой девочкой
В центре его.
Там все еще крепок
И дом довоенный,
Откуда той ранней,
Холодной зимой
Бежала семья
От немецкого плена.
А, может, спаслась
От смерти самой.
Гудели
Военные автомобили,
Несясь напрямик
По огню и золе.
Конфетный заводик
Тогда разбомбили,
И сахар расплавленный
Тек по земле.
А мимо него
Ошалело бежали
С узлами
На поезд. Места занимать.
И справа, и слева –
Пожары, пожары –
Таким этот город
Запомнила мать…
Из Клина – в столицу
И дальше – на Волгу –
По нынешним меркам
Нет суток пути.
По меркам войны –
Путь был долгим и трудным:
Четыре недели
Проехать – пройти.
Потеряны вещи.
Разуты – раздеты
/Полегче, наверное,
Ссылка в Сибирь/
Сергей, Пелагия,
Да шестеро деток
К ноябрьским
Приехали в город Симбирск.
И /надо же!/ –
Прямо в Часовню с вокзала.
Как будто вело
Провиденье сюда.
Им путь до Симбирска
Война указала.
Как прежде тот путь
Указала нужда.
***
Устроились в клубе.
В два яруса нары.
Да шторка – стена,
Чтоб подобье угла.
Желанным подарком
Им примус был старый,
В котором всегда
Засорялась игла…
Потом
Угловая клетушка в бараке.
И в эту въезжали
Под крики «Ура!»
Потом старший брат
Неудачлив был в браке.
И с новой женою
Махнул за Урал.
Уехали старшие сестры,
Как только
Война откатилась
В чужие края.
Остались меньшие:
Галинка, да Толька,
Да средняя Лидушка –
Мама моя.
И дед мой,
Журихин Сергей,
Здесь остался.
Навечно.
На Лысой горе то жилье.
И бабушка Поля
Здесь встретила старость.
Но смерть
Догнала под Москвою ее…
4
– Тебе тогда было
От силы полгода –
Не можешь ты помнить
Тот день выходной…
– Я помню.
Какая стояла погода.
И как уходили
Рыбешки на дно,
Когда наш паром
Проходил мимо стайки,
Волнуя речную
Слепящую гладь.
И резко кричащие
Белые чайки
Все звали его
В догонялки его играть.
Как мама легко
И нарядно одета!
Как светится солнце
В ее волосах!
Я помню прохладу
Ее креп-жоржета
И бусы,
Блестящие, словно роса.
В голубенькой шелковой
Тенниске папа.
И шляпа его
Из какой-то травы…
Я помню,
Как мой развязавшийся капор
Скользнул
С шелковистой моей головы…
Мой первый паром
Делал рейс свой последний.
Уже новый мост
Был вовсю знаменит
/Крупнейший на Волге!/.
Парома наследник –
Трамвайчик –
Пытался его заменить.
Последний паром
Покидал переправу.
Посадка в Часовне,
А дальше – нигде.
Мы с левого берега
Плыли на правый,
Как будто из прошлого
В нынешний день…
***
Теперь я живу
В самом центре Симбирска.
Минуты две-три –
И уже на Венце.
В сухую погоду
Заволжье так близко:
Лишь руку протянешь –
Оно на конце.
С Венца,
Моей памяти, видно, в угоду,
Тот берег,
Как будто видней и ясней.
Всего три версты.
Но и тридцать три года…
Вот бабка моя,
Вот и я рядом с ней.
Ребенок несадовский.
Как ни просили
То мать, то отец
/В сад пора по годам/,
Но бабушка Дуня
Была еще в силе,
Сказала:
– Ребенка калечить не дам!
Детсад – то же стадо.
А девочка наша
Не божья овечка.
Тому не бывать!
…Что детям детсадовским
В рот клали с кашей
Мне прямо из жизни
Пришлось добывать.
Но я не в обиде!
Я выросла зрячей.
И мне все Заволжье –
Родные места…
От бабушки Дуни
Я с детства гордячка,
От бабушки Поли
Я с детства проста.
Но больше всего,
Говорят, я похожа
На тетку Татьяну,
Отцову сестру.
Лицом – точно в мать,
Волосами и кожей.
А с теткой мы были
Близки по нутру.
Мы обе любили
Ходить вечерами,
До чая,
На звездное небо глядеть.
Беседы,
Что душу мою врачевали –
Я их до сих пор
Вспоминаю в беде…
Куда моя тетя
Меня ни таскала!
На Волгу, и в лес,
И к студентам-друзьям…
Пусть в играх моих
Мне она потакала,
Но с детства я знала
И слово «нельзя».
Пока нам в «хрущевке»
Квартиру не дали,
Мы жили с ней вместе.
Потом я сюда
Всегда возвращалась.
Сквозь время и дали,
Пока не осталось
От дома следа.
Когда наш барак,
Как другие, сломали,
Им с бабушкой дали
Получше жилье.
Теперь-то пожить бы,
Как люди, нормально,
Да вот подкачало
Здоровье ее.
В квартире
Всего и жила-то три года.
Когда ни колоть, ни топить,
Ни таскать
Дрова из сарая
Да ведрами воду.
В квартире удобства,
А в сердце – тоска.
Наследство войны
Иль наследство барака
/Но вряд ли за что-то
Господь наказал/ -
В свои пятьдесят
Умирала от рака.
В квартире своей.
У меня на глазах.
***
Когда перестал
Уже действовать морфий,
И стала от боли
Себя забывать,
Она говорила
Про Черное море,
Где только однажды
Пришлось побывать.
Она говорила
Про волны и катер…
А думала, видно,
Что скоро конец.
И вдруг эти слезы…
И будто некстати:
– Не дай тебе Бог
Без любви под венец!
Тогда я подумала-
Как же иначе:
С немилым-то мужем –
Какое житье!
Себе я казалась
И умной, и зрячей,
А тетка, наверно,
Считала: дите.
Хотела меня уберечь –
Ведь любила –
От лишних страданий
Печалей любых.
Но я очень скоро
Слова те забыла,
Чтоб выскочить замуж
По первой любви.
Тогда я считала
Ее и последней.
Казалось,
Любить невозможно сильней.
Не знала еще,
Что иду я по следу
Любви.
И пока не приблизилась к ней.
5
О жизнь,
Ты казалась такою огромной!
Казалось,
Навечно ты будешь со мной…
Неужто полжизни прошло?..
До парома,
Что душу мою
Повезет в мир иной,
Есть время.
До тех, настоящих, итогов,
До старости, внуков,
Хождений к врачу
Еще далеко…
Но увидеть, потрогать
Все то, что имею, –
Сегодня хочу.
Есть все, как мечтала:
На Волгу окошко,
Хотя под горой
И не видно ее.
Есть красные дети,
Собака да кошка,
Да птицы без клетки –
Чего же еще!
Вот только нет денег…
Да это не важно!
О них даже стыдно
Как будто писать.
Какая проблема –
Нехватка бумажных –
Затянем потуже пояса!
Давай-ка о вечном!
Так как же с любовью?
Все также.
Замужество в прошлом.
Любовь
Все там, впереди…
10-19 августа 1992 года
Напишите мне: lyudmilartishheva@yandex.ru
В начало страницы
© Людмила Евдокимова, 2008.
Последнее изменение: 16.04.2008